Дорогие друзья! Благодарю за честь. Премией Андрея Белого отмечены десятки имен, для меня драгоценных, мне лестно самому попасть в этот ряд.

Должен признаться, что в то же время испытываю странное чувство.

Потому что с самых первых своих более-менее зрелых шагов в поэзии я всегда был маргиналом. Я искал поэзию там, где ее никому не приходило в голову искать.

Для меня точка отсчета — это начало 90-го года. Хотя я с младенчества что-то сочинял, но именно в начале 90-го, в почти 28-летнем возрасте, сформировался как поэт. И то, чем я так страстно увлекся — это были моностихи, вообще сверхкраткие стихотворения, стихи-рифмы, даже стихотворения из одного-единственного слова, при том, что это не неологизм, а, казалось бы, обычное слово... Затем палиндромы и вообще всё, что позже стали называть комбинаторной поэзией, то есть стихи, основанные на игре слов и букв. Чистые центоны, не в широком смысле, а в прямом, когда поэт работает исключительно ножницами и клеем с чужими цитатами. Сверхкраткие верлибры, запечатлевающие мгновение... Что-то, что носится в воздухе, в самой речи. Многие что-то подобное говорили, но мало кому приходило в голову это записывать. Сейчас все записывают, а тогда нет. А я начал записывать. И старался отшлифовать, предельно сократить, сжать всё до двух-трех слов по возможности. Стихотворения-перформансы, стихотворения вообще без слов, стихотворения, близкие к сонорной поэзии, основанные исключительно на интонации, стихи, которые, может, и имеют текстовую форму записи, но по-настоящему оживают только в правильном (авторском) исполнении. Это всё пограничные явления, неконвенциональная поэзия. И ко мне всегда так и относились, и меня это устраивало. То есть я по существу поэт-антилауреат. И вот вдруг такое...

Однажды я уже получал премию. Это было 10 лет назад. Это была премия Корнея Чуковского за новаторство в детской литературе. Но тогда меня успокаивало то, что все-таки детская литература по определению считается маргинальной относительно основного корпуса художественных текстов.

А сейчас, если уж Лукомников, поэт-клоун, получает престижнейшую российскую литературную премию (а именно так я Премию Андрея Белого воспринимаю)... Что это значит? Как это понимать? Что случилось? Этого не может быть. Потому что этого не может быть никогда. Но вот это все-таки случилось, и я очень рад и счастлив, хотя и озадачен. Хармс говорил: «Меня интересует только чушь». Вот меня тоже, казалось бы, всегда интересовала только чушь. Но вышло так, что через много десятилетий после жизни и смерти Хармса вот эта самая его «чушь» — сконцентрированная, в которую он вложил всего себя, она стала важна, необходима фактически для всех читающих. Надеюсь, что мне тоже удалось, как Мандельштам писал Тынянову, «кое-что изменить в строении и составе» русской поэзии.

Мне вспоминается, как в 1992 году в Смоленске на фестивале литературы и искусства ко мне обратился один из основателей Премии Андрея Белого и первый ее лауреат Виктор Кривулин с такой репликой: «Вы всё правильно делаете». Он сказал мне это после того, как я, выскочив на сцену во время банкета, прочитал стихотворение без слов. Это была чистая пантомима. Но при этом понятно было, что это стихи. Стихотворение из жестов, пластики и мимики. Хотя тогда, наверно, ни Виктору Борисовичу, ни мне, никому не могло прийти в голову, что когда-нибудь я стану лауреатом этой премии. Впрочем, недавно я прочитал речь Кривулина, самую первую лауреатскую речь, и понял, что сама эта премия начиналась отчасти как потешная, пародийная. Но достаточно быстро, уже через несколько лет она потеряла эту ипостась, всем стало ясно, что это премия очень серьезная. А теперь и подавно.

Может быть, просто последние времена настали, если Лукомников получает такую премию? Похоже на то. Я всё стремился как маргинал к какому-то краю и, может быть, я к нему подошел? Или весь мир к нему подошел? Не знаю. А может, мне надо, как японскому или китайскому древнему художнику или поэту просто теперь уйти в тень и начать всё с нуля под новым именем. Может быть, так.

В эти странные времена, в которых мы сейчас оказались, мне часто вспоминаются строки Дмитрия Александровича Пригова: «А я скажу вам как злодей: живите там, где жить нельзя! — вот это жизнь». В поэзии я всегда пытался жить именно там, где нельзя, и надеюсь, что мой опыт кому-нибудь пригодится.

Хочу поблагодарить своих поэтических учителей. Это, конечно, Олег Григорьев, который мог бы получить эту премию, но почему-то не получил. Я этот свой рубль делю с ним. Я бы разделил его также с другими своими поэтическими учителями — покойным Всеволодом Некрасовым и, слава Богу, живым и здравствующим Иваном Ахметьевым. Но они, по счастью, в этом не нуждаются, поскольку получали эту премию. Кстати, что особенно приятно, в той же номинации, что и я — «За заслуги перед литературой». Я с благодарностью вспоминаю еще одного своего поэтического учителя — покойного Дмитрия Авалиани, великого мастера палиндрома и комбинаторной поэзии, и с ним тоже делю этот рубль.

Я вспоминаю людей, встреча с которыми когда-то дала мне импульс к тому, чтобы всерьез заняться поэзией. Это Янка Дягилева, новосибирская поэтесса и певица, с которой мне повезло дружить. Это Анатолий Маковский, выдающийся новосибирско-московско-киевский поэт, пропавший без вести в середине 90-х. Это питерский драматург и поэт Саша Попов, — о нем и о другом старшем друге моей юности, актере-импровизаторе и поэте Диме Тимченко можно прочитать в моих воспоминаниях в одном из последних номеров журнала «Волга».

Я понимаю, что получаю эту премию не только и, может быть, не столько как поэт, но и как хранитель памяти, публикатор, архивариус, антологист. Перечислю имена друзей, с которыми вместе готовил разные публикации. Это ушедшие от нас в последние годы Андрей Урицкий и Владимир Орлов, ушедшие совсем недавно Андрей Белашкин и Артем Баденков. И, слава Богу, живущие: уже упомянутый Иван Ахметьев, Сергей Федин, Герман и Евгений Иорданские, Георгий Квантришвили... И многие другие. Спасибо им всем, заслуги перед литературой у нас общие.

Наконец, не могу не упомянуть с благодарностью своих близких. Это мой папа, поэт и художник-аутсайдер Геннадий Ильич Лукомников, моя мама Ирма Николаевна Лукомникова, моя бабушка Дина Самойловна Якоби, мой дядя Женя, Евгений Александрович Нестеров, светлая им всем память. Дай Бог здоровья и всего прекрасного моей тете Гале, Галине Ильиничне Нестеровой, и моей подруге, художнице Асе Флитман, без которой я ноль без палочки.