Я благодарю жюри Премии Андрея Белого за высокую оценку моей работы. И, конечно, не могу не упомянуть о том, что я получаю премию в том здании, где возникла сама российская традиция художественного перевода клинописных литературных текстов. Именно здесь в 1917-18 годах Вольдемар Казимирович Шилейко, основатель российской университетской ассириологии, впервые перевел литературные тексты с шумерского и аккадского языков. В том числе, он перевел Цилиндр А Гудеа, который является основой наших знаний в области мифа о Нинурте. Таким образом, все возвращается туда, откуда началось. Но для того, чтобы люди узнали, что первый перевод цилиндров сделан Вольдемаром Казимировичем, мне пришлось проделать определенную работу. Я издал полный корпус переводов Шилейко с шумерского и аккадского языков под названием “Ассиро-вавилонский эпос” и впервые обнаружил, что разработка мифа о Нинурте принадлежит его перу. 

Конечно, мне приятно чувствовать себя в цепочке российской ассириологической традиции. Вольдемар Казимирович Шилейко был учителем Александра Павловича Рифтина, Александр Павлович выучил Игоря Михайловича Дьяконова, а мне посчастливилось стать последним аспирантом Дьяконова по ассириологии. Мы существуем как единая петербургская ассириологическая школа, нас в Петербурге и Москве теперь 30 человек, работающих в разных направлениях. Но мы все – духовные потомки Вольдемара Казимировича.

Сегодня Вселенская Родительская суббота. Я хочу вспомнить тех людей, которым обязан тем, что сегодня здесь стою. Это моя мама Тамара Павловна, которая не дожила до этого дня, но верила, что он будет. Это Виктор Борисович Кривулин, мой учитель русского языка и литературы, от которого я впервые узнал о Премии Андрея Белого. Это Ростислав Антонович Грибов, мой учитель клинописи, с которым мы с 1989 года стали читать статуи и цилиндры Гудеа. Это, несомненно, Алексей Вольдемарович Шилейко и Тамара Ивановна Шилейко – сын и невестка Вольдемара Казимировича, которые допустили меня к домашнему архиву и позволили издать корпус переводов, с чего, собственно, и началась моя работа с эпосом Нинурты. Это Владимир Николаевич Топоров, который вдохновлял меня на проблематику змееборческого эпоса и русской Месопотамии. Это Борис Останин, который последние четыре года жизни активно интересовался всеми моими работами и даже придумал новое слово “ассирософия”, чтобы описать мои склонности и увлечения, лежащие на пограничье ассириологии и философии культуры. Всех ушедших я поминаю сегодня с чувством глубокой благодарности. Но хочу также сказать и о тех живых и здравствующих, которых тоже сегодня сердечно благодарю. Это моя жена, друг и коллега Юлия Борисовна Гаврилова. В беседах с ней мои книги и статьи приобрели новое качество. Это, безусловно, Алексей Юрьевич Карачинский, редактор издательства “Наука”, который проделал очень большую работу, чтобы этот сложный том вышел в короткие сроки с прекрасной вычиткой. И это, разумеется, мои российские и зарубежные коллеги. Они читали текст книги “Шумеро-аккадский эпос Нинурты”, писали на него отзывы, чтобы книга быстро прошла через редколлегию “Литературных памятников”. И, конечно, это ответственный редактор тома академик Николай Николаевич Казанский. Он внимательно прочитал и вычитал эту работу, внес важную правку и в целом эту работу благословил.

Что остается от переводчика древневосточных текстов? Наша работа рассчитана в лучшем случае на эпоху примерно в четверть века. Шилейко переводил с расчетом на друзей-поэтов, современников по Серебряному веку. Его переводы и комментарии полны библейских и гомеровских ассоциаций. Клинописные оригиналы, которые он знал, были весьма фрагментарными, многое приходилось домысливать от себя. Переводившие в следующую эпоху Дьяконов, Афанасьева, Якобсон и Клочков рассчитывали свои публикации уже не на поэтов, а на соседних востоковедов, переводящих литературные тексты с изучаемых ими языков. Ориентализм начала века ушел, и советская литература 1960-80-х гг. не откликалась на их работу. В это время было множество печатных публикаций с более-менее целыми текстами, существовали словари, и переводы делались надежнее, почти не нужно было прибегать к домыслам и анахронизмам. Моя собственная работа и работа моих коллег происходит в то время, когда существуют электронные словари древних текстов и базы данных по клинописным текстам, и каждые пять-семь лет выходят новые издания древних эпосов. И наши переводы теперь – мгновение перед появлением следующей порции неведомых нам знаний. Они рассчитаны не столько на поэтов или на соседних востоковедов, сколько на специалистов по интеллектуальной истории, по истории идей. И лингвистические аспекты преобладают в комментариях над историческими. 

Что это означает? Проходит время – и новая эпоха, обладающая новыми знаниями, будет нуждаться в новом переводе с иными комментариями. Нас будут критиковать. Однако мы всегда будем знать, что сделали необходимый шаг на пути познания и обретения научной истины, и что за нами последуют наши ученики. В августе прошлого года в Фейсбуке был шуточный флешмоб на тему Exegi monumentum. Я тоже решил присоединиться и написать шуточное стихотворение. Но в процессе написания оно превратилось в серьезное. Это стихи о том малом, что остается от востоковеда и переводчика для новых поколений читателей.

Народу моему любезен я не буду.
Забудет он меня, и я его забуду.
Всех помнить - труд пустой, да и не хватит сил
Весь век свой провести меж статуй и могил.

Но весь я не умру. Пройдя меж книжных полок,
Какой-нибудь один пытливый шумеролог
Найдет мой ветхий труд, где дрыхнет пыльный клещ,
И с пользой для себя перечитает вещь,

Оставленную мной для дальних поколений,
И скажет: "Здесь он глуп, здесь фантазер, здесь гений,
А в общем, что-то есть в писаниях его,
И это больше, чем совсем уж ничего,

Хотя и не жил он в научном нашем мире,
Не знал того, что нам - как дважды два четыре,
И не прочел того, что знаем мы сейчас,
Поскольку век назад он встретил смертный час".

Однако, увлечен прадедовским писаньем,
Пойдет за мною в путь, и ласковым касаньем
Потреплет слов моих и озарений плоть,
И наградит его усилия Господь.