Мы с Натальей Явлюхиной ровесники, однако ее стихи, а затем и прозу я узнал всего пару лет назад. Возможно, это больше говорит обо мне, а не об авторе, но по крайней мере показывает, что даже для того, кто в общем-то следит за новейшей литературой, в ней бывают сюрпризы. Стихи Явлюхиной были первым моментом удивления: в целом они похожи на русскую поэзию, даже классичны: ритм, размеры и рифмы, хотя и бывают рискованы, но в целом узнаваемы, а вот легкость письма достойна удивления: кажется, после ухода Олега Юрьева в русской поэзии не наблюдалось поэтов, способных работать со стихом сообща — не подчиняться ему и не ломать его. Позволю себе процитировать собственную рецензию на первую поэтическую книгу нашего лауреата:

Кажется, настроение стихов Явлюхиной лучше всего передать двумя киноцитатами. Вот первая. Герой старинного фильма Висконти «Леопард», князь ди Салина, в ответ на вопрос, зачем на Сицилию пришли гарибальдийцы, сторонники революционного объединения Италии, отвечал сам себе: «Учить нас хорошим манерам. Но у них ничего не выйдет, потому что мы боги». Вот вторая. В «Мальпертюи» Гарри Кюммеля молодой человек приезжает к подруге в старинное имение, где живет вся ее семья, а управляет имением грузный отец, который уже не встает с постели. Но проходя коридорами и выходя в сад, герой вдруг с ужасом понимает, что вся эта семья — дряхлые античные боги в поисках свежей крови, а он должен стать их жертвой. Сходное ощущение пронизывает эту книгу: мифологические сюжеты из «Легенд и мифов Древней Греции» Куна задают масштаб для трудов и дней затерянного на теплостанских улицах поэта.

В нашем случае речь идет вроде бы не о поэзии, а о прозе. Но, думаю, вайб этой прозы вполне узнается по этой цитате. Границы между прозой и стихом у Явлюхиной, казалось бы, неодолимые — в этом смысле она вполне классический автор, но ее проза разделяет с поэзией важную черту — как будто обе они рождены прогулкой, фланированием, каждый раз по-новому складывающимся паззлом улиц и перегонов метро. Проза «Ионитов» как будто рождается из недостатка, который обнаруживается в поэзии — в том, что сама природа поэзии требует ограничений, сопротивляется тому, чтобы стать свободно струящимся потоком. В повести эта проблема решена: речь превращается в поток, из которого то и дело выплывают фрагменты нарратива, чтобы затем снова скрыться. Меняются пейзажи и ситуации. А единственный устойчивый остров — персонаж Эотт, чистый дейктический знак, анаграмма указательного местоимения. Чем-то эта проза может напомнить о «Китайском солнце» Аркадия Драгомощенко, во всяком случае она принадлежит к той же традиции, где текст приводится в движение работой памяти, динамикой прогулок, тактильностью окружающего пространства. В любом случае это работа зрелого мастера.