Ольга Медведкова
Три персонажа в поисках любви и бессмертия (М.: Новое литературное обозрение, 2020)
Историк искусства и архитектуры, писательница. Родилась в Москве. В 1985 году окончила Московский государственный университет (отделение истории искусства исторического факультета), работала в Российском институте истории искусств. С 1991 года живет в Париже и пишет главным образом на французском языке. Училась и защитила диссертацию в Высшей школе гуманитарных исследований и хабилитацию в Сорбонне. Работала в Национальном институте истории искусства, с 2008 года научный сотрудник Национального центра научных исследований Франции. Перевела на французский язык тексты Кандинского и Бакста. Лауреат премии Марьяны Ролан-Мишель (за монографию об архитекторе Леблоне; 2007), премии «Интрадукция» (за перевод Бакста; 2013), премии «Откровение Французского общества Литераторов» (за роман «Советское воспитание»; 2014) и премии Лекё Французской Академии (по сумме трудов; 2017).
Работы
Книги
Лев Бакст, портрет художника в образе еврея. Опыт интеллектуальной биографии. М.: Новое Литературное Обозрение, 2019.
Три персонажа в поисках любви и бессмертия. М.: Новое Литературное Обозрение, 2021.
Ф. И. О. Три тетради. М.: Новое Литературное Обозрение, 2021.
Из текстов
Из рассказа «Афины»
Еще один обжигающий рот глоток, и Мальвина вновь взялась за блокнот. Когда впервые она поднялась на Акрополь? В тот же вечер или на следующий день? Снег лежал на зеленой траве и на сочных листьях аканта. Ветви кустарника, усыпанные (еще или уже) мелкими желтыми и белыми цветами, запечатлелись в ее блокноте несколькими стремительными зарисовками; на других страницах — фрагменты завитков и иных орнаментов. Треножник был оттушеван старательно. Лежавшая вверх ногами ионическая капитель выставляла на всеобщее обозрение свои кудрявые волюты.
Вот за что она так любила греков — за эту гибкость — противоположность берлинской расчерченности по линейке. Даже когда в Берлине что-то закруглялось, в этом всегда просвечивала память о прямой линии, как будто эта линия воплощала норму, а спираль была эксцентричным результатом нежелательного катаклизма. У греков миром правила округлость, верчение было законом, а прямизна — аномалией. Гнуться значило жить. Деревенел лишь труп. На ее вазе менады метались волнистым движением, их бешеному хороводу вторили их волосы и туники. Она любила, когда две волюты скрещивались, и из их встречи рождался цветок. Или когда волюта разворачивалась пучком листьев и стручков. Позднее, когда она отошла от эллинистики и посвятила себя полностью антропологии, это и стало ее специальностью. Тем не менее ее книга о спирали принесла ей первую академическую награду.
По страницам блокнота вились и змеились волосы богинь и бороды богов, складки одежд и щупальца осьминогов, крокусы, водоросли и волны. Она вспомнила, как рисовала их в музее на следующий после приезда день, незадолго до того, как, наконец, добралась до фатальной витрины, у которой ждало ее горькое разочарование. «Ее» вазы там не было. Она кое-как пробормотала свое отчаяние на современном греческом, приобретенном ценой пары-другой уроков, и смотритель, поругиваясь, но не слишком, отправился искать «куриоса», хранителя. Она приготовилась познакомиться с пожилым седовласым господином с плечами, усыпанными снежной перхотью, но он предстал перед ней в образе молодого человека, блондина, к тому же прекрасно изъясняющегося по-немецки. Звался он греческим именем Базилэ. Беспечно улыбаясь, он объяснил ей, что ваза, которую она искала, отдана на реставрацию. Но пусть она не беспокоится; он, разумеется, придумает, как ей ее показать.