Сергей Морейно
Писатель, переводчик, редактор.
Родился в Москве в 1964 году. В 1987 году окончил Московский физико-технический институт.
С 1988 года попеременно жил в Москве и Латвии, где вошёл в круг авторов популярного местного журнала «Родник» и стал одним из авторов так называемой «рижской школы поэзии».
Публиковался в журналах «Воздух», «Даугава», «Дружба народов», «Иностранная литература», «TextOnly», в антологии «Освобождённый Улисс», сборнике «Современная русская поэзия Латвии», латышскоязычных поэтических сборниках, стихи переведены на ряд европейских языков.
Переводил на русский стихотворения Чеслава Милоша, Пауля Целана, Георга Тракля, Готфрида Бенна, Иоганнеса Бобровского, Рышарда Крыницкого, Александра Чака и других европейских поэтов.
Редактор книжных серий «Gеография перевоdа» и «Брат Grimm» издательства «Русский Гулливер». Работает в области рекламы и дизайна, бывший арт-директор Общей газеты. С 2020 года консультант и участник (автор словарных статей) проекта «Словарь культуры XXI века». С 2022 года главный редактор русскоязычного литературного печатного издания «Рижский альманах».
Участник длинного списка российской переводческой премии «Read Russia / Читай Россию» (2020) за антология современной русской поэзии в переводах на латышский язык «Песенный сезон».
Живёт в Саулкрасты.
Работы
Книги
Поэзия
More Rain Now. Клуб неназначенных встреч. Rīga: Daugava, 1999.
Орден. М.: АРГО-РИСК, 1999.
Зоомби. Rīga — М.: Alemhops, 2000.
3/4. Rīga, 2002.
Там, где. М.: АРГО-РИСК; Тверь: Kolonna Publications, 2005.
Прощание с эпохой рыб. М.: Новое литературное обозрение, 2005.
Странные пары на берегу Ostsee. Rīga: Neputns, 2006.
*См. / Предисл. И. Кукулина. М.: Новое литературное обозрение, 2008.
Hevisaida sfēra = Сфера Хевисайда. [Билингва]. Rīga: Karogs, 2008.
Hanzas aukstā liesma / Холодное пламя Ганзы. [Билингва]. Rīga: Mansards, 2010.
Проза и эссеистика
Frāze un līdzsvars. Rīga: Mansards, 2012.
Ж. как попытка. М.: Русский Гулливер, 2015.
Hypnoses. Rīga: Literatūras Kombains, 2018.
Переводы
Юрис Кунносс. Contraбанда. Rīga: Nordik, 2000.
Jura Kunnosa X = X Юриса Кунносса. Rīga: Neputns, 2008.
Клаус Мерц. Запоздалый гость. М.: Русский Гулливер, 2012.
Майра Асаре. Зона без времени. М.: Русский Гулливер, 2013.
Войцех Пестка. Стихи для Грошки. М.: Русский Гулливер, 2013.
Девичий виноград. Женская поэзия Латвии. М.: Русский Гулливер, 2014.
Юрг Хальтер. Конец присутствия. М.: Русский Гулливер, 2014.
Ояр Вациетис. Exlibris. М.: Русский Гулливер, 2014.
Чеслав Милош. На крыльях зари за край моря. М.: Русский Гулливер, 2016.
Юрис Куннос. Берестяной Грааль. М.: Русский Гулливер, 2017.
Роман Хонет. Месса Лядзинского. М.: Русский Гулливер, 2017.
Лета Земадени. Тавангур. М.: Русский Гулливер, 2018.
Maija Laukmane. Kursas pulsācijas. Rīga: Literatūras Kombains, 2020.
Из текстов
Из статьи «Scenae interpretationis – Театр перевода» (2019)
Каждое отдельное слово непереводимо.
Почти любое слово переводимо в контексте.
Все тексты переводимы.
Сергей Палабо
В отличие от большинства теоретиков перевода, говорящих о т. н. «непереводимом остатке» (термин Ж. Деррида), обусловленном различием языков и культур, я хотел бы поговорить о «неусвояемом остатке». Дело в том, что политкорректность или простая вежливость заставляет нас считать, что переводчик способен делать по невнимательности лексические ошибки-ляпы, может неверно воспроизводить интонацию, но в целом квалифицированный переводчик как минимум хорошо понимает текст. Более того, он понимает его лучше, чем обычный читатель. На самом деле это далеко не так. Миф о том, что переводчик понимает автора, сродни мифу, согласно которому люди принимают в своей жизнедеятельности по большей части рациональные решения, — т. е. представляет собой когнитивное искажение.
Иногда целевой язык обладает особенностью (например, исключительная частота использования диминутива), которая экранирует некоторые интонации в исходном языке. Иногда целевая культура отвергает какой-то троп или стилистическую фигуру (например, рифму), и переводчик сам не может выделить функцию рифмы в оригинальном тексте. Иногда структура предложения целевого языка так формирует ухо переводчика, что он не слышит «музыку эллипсов» в «Идиоте» Достоевского, пока на нее специально не укажут. Иногда этическая позиция переводчика в данный момент блокирует его способность к эмпатии по отношению к носителям языка, и он неверно трактует текст в целом. Еще раз подчеркну – речь идет не о смещении передачи текста, а о смещении восприятия текста, которое, очевидно, в какой-то мере предшествует смещению его дальнейшей передачи.
Поясню сказанное на примерах.
1). Попытки переводить рифмованные стихи А. Ахматовой на французский без рифм или вообще прозой связаны, как мне кажется, не столько с отношением современного французского читателя к рифмованному стиху, сколько с систематическим недопониманием роли рифмы в стихах Ахматовой. Вернее, наоборот: недопонимание роли рифмы в стихах Ахматовой связано с современным отношением читателя к рифмованному стиху и с тем, что французский переводчик в свою очередь даже, наверное, не задумывается над тем, что рифма призвана выполнять разные функции. Замечу, что переводчик, который все-таки задумался над ролью рифмы в стихах Ахматовой, вовсе не обязан переводить ее рифмованным стихом. Однако результат, даже прозаический, должен был бы, как мне опять-таки кажется, быть несколько иным <...>