Книги

Стихи. СПб.: Новая литература, 1993.

Тьма дневная. М.: Новое литературное обозрение, 2000.

Niedaleko od Czeczenii. Podkowa Leśna, 2001 (на русс., поль. и чечен. яз.).

Рядом с Чечней. СПб: Пушкинский фонд, 2002.

На реке непрозрачной. СПб: Пушкинский фонд, 2005.

Оживление бубна. М: Новое издательство, 2009.

Buio diurno. Torino: Giulio Einaudi editore, 2009 (на русс. и итал. яз.).

Смоковница. СПб: Пушкинский фонд, 2010.

Граффити. СПб.: Пушкинский фонд, 2011.

Иов и араб. СПб.: Пушкинский фонд, 2013.

Молотком Некрасова. СПб.: Пушкинский фонд, 2014.

Из книги оживление бубна

Вяйнямёйнен и русский князь

На ладье лебединой,

По реке долгой, длинной,

на север, лесами обильный,

Русский князь – витязь сильный

К Вяйнямёйнену старому

приплыл со своей дружиной.

И сказал русский князь:

«Помоги нам, кудесник старый

Бьют нас татары,

жгут наши села и нивы,

Города разоряют,

лучших людей в плен уводят…

И мы просим тебя, заклинатель старый,

Послужи нам силой своей волшебной.

Знаю, можешь ты словом мощным

Мор наслать на народ искони враждебный».

И ответил ему Вяйнямёйнен старый:

«Слово лечит, а не губит,

слово строит, а не рушит.

Словом я ковал железо, словом я ладью построил

Но убить не смеет слово

никого на целом свете.

Я пойду к тебе на службу, русский князь

Только воином обычным в твое войско,

Ибо сила моя тяжела мне стала,

И хочу сойти я к смерти,

к Туонелы водам черным».

«Жаль» – ответил ему русский князь.

Бегство богов

(Фантазия на зырянскую тему. По образцу рассказа-фантазии К.Ф.Жакова

«Бегство северных богов»)

В Биармию далекую,

в край еловый,

К Ёну – богу великому,

в дом его сине-зеленый,

Боги запада хищного

пришли, от крещенья бежав,

На поклон к Тучегону,

к зырянским богам с просьбой слезной

О счастливом убежище.

Просит Один – бог воинов

и жена его верная – Фригг,

Просит Тор – бог-мужик,

с громыхающим молотом божище.

И сказал Ён великий:

«Будет вам мед в моем доме,

Будет пища обильная

и очаг непрерывно горящий,

Но недолог наш век

и конец его близок уже.

Вижу в толще грядущего

человека с крестом к нам идущего,

Черноризца великого…

Повернет он народ к богу новому,

И народ нас низложит.

Мы уйдем от напасти,

мы в ладье поплывем с вами вместе

В море мрака холодного,

В море последнее – вместе».

Человекодеревья

(Марийский миф)

Корнелапые чудища,

с говорящей листвой,

и с живой, тайнозрящей корой,

С сердцем бьющимся –

вот человекодеревья.

Не осталось их ныне:

переродились иные,

Стали просто деревьями,

а другие – из леса в кочевья

Ночью, тайно ушли

от неверных людей, что крестились

В чужеземную веру.

Но осталась в лесу

не ушедшая с ними рябина,

Потому что любила

молодца из деревни, охотника.

Ну, а он испугался.

В церковь пошел он, к попу,

рассказал про бесовское дерево.

Разъярился наш поп

и велел изрубить топором

Эту нечисть лесную.

Криком кричала она,

и до сих пор этот крик

Ночью слышен бывает.

Говорит дева луны

(Марийский миф)

Я – дева лунная,

я – бессмертная тень, а когда-то

Сиротою дрожащей

я у мачехи хищной жила,

И терпела побои

и ругань ее терпела,

Небу молилась, ждала

жениха-избавителя,

на коне огневом – сына царского.

Только он не пришел –

за морями он странствовал теплыми.

Что ему мы – деревенские!

Ночью осенней, холодной

за водой погнала меня мачеха

Говорила: «Расплещешь –

так побью, что не выживешь, дрянь».

Побрела я к колодцу,

воды набрала и заплакала

И сестрицу-луну

умолила забрать меня с ведрами

И в своем чреве спрятать.

И вот теперь на луне

я – с ведром полным звезд

и на нити небесные вешаю

Эти звезды ночные,

но могут сорваться иные

Вниз упасть, если туча заденет.

И умрет на земле

в этот миг человек неповинный.

Я заплачу о нем.

Будет горько и тягостно мне

Словно я это сделала.

* * *

Дряхлый мордвин, дед без отчества,

говорящий о Боге, о том

Как томясь в одиночестве,

Бог сотворил из слюны своей

Сатану, князя тьмы,

своего соработника в Творчестве.

А Христос уж потом

на земле появился с крестом,

Нищий, скорбный,

но это уже не исконная,

Не эрзянская вера.

Литова

(По мотивам мордовских песен)

В пост великий не ходит Литова

В церковь Божью о грехах своих молиться

В гневе на нее отец Георгий

Поп наш строгий,

батюшка суровый.

В праздник светлый не ходит Литова

К хороводу девушек мокшанских.

Праздник темный на душе у Литовы

В верхней горнице, у красного оконца

На заходе солнца

сидит Литова

Расплетает косу и поет негромко

О небесном женихе, громовом боге.

И услышал ее бог – хозяин грома,

Сам Пурьгине-паз, пасущий тучи.

Белой молнией глаза его сверкнули

И примчался он на тройке запряженной

Злым огнем горящими конями.

Взял он девушку прекрасную на небо

И женой его стала Литова.

Горько плакали о ней отец и мать,

Сокрушались о ней девушки и парни.

Ну, а поп наш, отец Георгий

Ее проклял в церкви.

Татарская былина

Встань, не спи, богатырь, Илья киевский!

По закону степи – убить спящего –

Преступленье немалое.

Так пробудись, богатырь!

Верный меч наточи,

и на голову шлем свой надень

Я – татарин степной

и я буду сражаться с тобой.

До заката биться…

Но если из нас ни один

Верх не одержит,

будем как братья тогда

Сильный с сильным… как братья.

Идегей борется с великаном Алыпом

(По мотивам татарского эпоса «Идегей»)

Пораженный стрелой великан Алып

Так сказал Идегею:

«Выслушай враг мой меня.

Зло земли в моих жилах,

но не только в моих, богатырь.

Зло мое – одиноко:

не возвысился я над народами,

Царств в руках не держал,

а ушел в бесконечную степь,

Дочь похитив сперва,

у Тимира – железного шаха.

Зло мое – одиноко:

враг я владык и держав.

Так добей меня, воин,

мечом своим острым, но знай,

Что от хищных сестер

оба мы рождены, что теперь

Брата ты убиваешь,

что со смертью моей мое зло

В твоем сердце поселится».

Оживление бубна

( сибирский шаманский обряд )

Русской водки плесни

на свой бубен шаман сибирский.

Оживет кожа бубна,

обод его оживет.

Запоет его обод,

вспоминая как деревом жертвенным

Рос в тайге, ожидая,

когда по веленью богов

Его люди срубят.

Русской водки плесни,

напои кожу бубна, шаман,

Запоет захмелевшая,

вспоминая как гневной ол е нихой

В дуло смерти глядела,

не зная, что будет жива

В звуках бубна безудержных,

в песне своей послесмертной.

Из книги СМОКОВНИЦА

Сомнения волхва

Е.Пудовкиной

Нет ни за что не поеду

и россказням вашим не верю.

Что за младенец грядущий?

Стар я уже и устал.

Трудно без помощи слуг

нынче мне сесть на верблюда.

Знаю: в гостиницах грязь,

на дорогах – разбойники, воры.

Нет, не поеду, увольте.

Впрочем, в каком это месте?

Ах, в Вифлееме. Не слышал.

То-то, должно быть, клоповник

и глухомань…

Не поеду.

Впрочем, звезда, говорите,

новая вдруг появилась…

На небосклоне горит…

Может быть, знаменье вправду?

Может, слухи не так уж нелепы?

Может поехать?…

Эй, слуги,

Где мой любимый верблюд?!

* * *

В ночь алмазно-морозную,

в хлеву неприютном, скоты

Видя свет от звезды,

говорят о Христе новор о жденном,

О спасенье возможном,

о том, что Хозяина нож

Больше в них не вонзится.

* * *

И качая в колыбели

Тихо, тихо пела Дева

И от этого напева

Даже волки присмирели.

Догорал свечи огарок

И волхвы из далекой земли

Мировому младенцу в подарок

С неба месяц принесли.

* * *

В день Рождества - там, на небе

Праотцев пир и пророков,

Праведных пир за столом заоблачным.

Солнечно, празднично там

Славят Бога ликуя

Соломон, Моисей, Авраам

А Давид, то танцуя,

то на цитре небесной играя

Прославляет Творенье…

Радостно всем на пиру

И только Иов задумался.

* * *

В Вифлеем летит душа-ласточка

Сесть на темя вола – поглядеть

На того, кто родился,

кто в яслях к луне ручкой тянется

Ее мертвым огнем

не боясь обжечься.

Старец Симеон колеблется

Он? А, может быть, и не Он вовсе

Знаменья были – я знаю

И звезда весьма яркая

трем волхвам освещала дорогу

Так что Он, вероятно,

и теперь я могу мир покинуть

Со спокойствием в сердце

Были дни Хасмонеев,

были волненья народные

Слишком много я видел –

устали глаза от гляденья

Слишком много я слышал –

насытился слух шумом суетным

И устал я от жизни,

и готов умереть, но не знаю

Он ли слава Израиля, народа Спаситель, Мессия

Или ждать нам другого?

Рассказ апостола

И что Он не Мессия,

и Отец не поможет Небесный

Не пошлет сонмы ангелов

Хлебного чуда день

Отликовал, сгорел

Пала на горы тень

Ночь на Его земле

Местные рыбаки

Радуются, крича:

«Слава Тебе, Сын Давидов

Завтра, с утренним солнцем

Словно пшеница отборная

Царство Твое всколосится»

Он молчал,

и наверно не зная, как быть

Знак нам подал: «Бегите!»

Незаметно отчалив,

мы хмуро гребли к Вифсаиде

Подозрением мучась,

не бросил ли нас навсегда

Наш учитель невнятный.

Смоковница

На Голгофе агония

так не страшна, вероятно,

Как глубокая скорбь

оттого что Господь не помог,

Рать свою не послал

в помощь Сыну, когда тот вступал

В Дом Отца своего

и оттуда ничтожных менял

Выгнал в гневе великом.

И отлично, что выгнал,

но разве того Он желал!

А душа как смоковница,

та, на дороге, за городом:

Говорливые листья,

а смокв… (Они раньше листвы

На ветвях появляются)

Смокв нет – бесплодна…

Так и Царство желанное…

Не настало… Не время, наверно…

Что ж… Руби этот ствол

и в огонь эти сучья без смокв

Брось… Легче будет.

* * *

Те кресты на Голгофе

из деревьев неславных, нецарственных

Кем-то срубленных,

кем-то обструганных

К делу пытки они

были кем-то из римлян назначены

Потом, кровью и болью

напитались они в час агонии

Тел измученных тех

И глаза обрели, стали зрячими

Свет великий увидели

* * *

Светом отчаянья

можно назвать тот нечаянный

Свет в бесславье, в бессилье,

В униженье и боли

распятья голгофского свет

Также высок он как тот,

озаряющий нас с высоты фаворской,

Также велик он,

но только внезапен, слепящ,

И лишь миг существует.

Апокриф об Иуде

Нет, не повесился я,

а искупить попытался

Грех свой черный,

измену свою слову новому.

Видит Бог – я не думал,

что Он будет унижен, казнен.

Знает Бог – я не думал

о распятии крестном, а думал

Будет суд здравомудр

и присудит к изгнанью за бунт

Против отчих законов…

К изгнанью в пустыню всего лишь.

Да, не повесился я,

а бежал далеко, в страны дальние

Мысль Его проповедовать,

о спасенье грядущем поведать,

О взыскуемом Царстве,

где будет прощен (не оправдан!)

Каин древний

и я, вероятно, наверно…

* * *

Но воскресшему Лазарю

тяжко ходить средь людей

Не было, мол, ничего,

смерти не было

Тела, кожи коснитесь,

крови коснитесь моей

Счастье вроде бы, чудо,

но ведь придется когда-нибудь

Умереть окончательно

* * *

И этот человек, что стал теперь

Вином несладким, хлебом со слезами

И этот человек, что стал – живая дверь

В иную жизнь. Неужто рядом с нами

Он некогда ходил у этих тихих вод

По гальке босиком и научал народ.

Слова с трудом, с трудом, как неуч выбирая.

Неужто он теперь – тропа к деревьям Рая

И наш духовный хлеб, и в море жизни – челн?

Апостол Павел

Рациональная разработка

Озаренья внезапного,

произошедшего в полдень

По дороге в Дамаск,

когда шел объявить синагогам

Об опасных сектантах

и вдруг, пораженный, упал

И увидел свет истинный…

Ну а дальше было:

шум сирийских, понтийских, египетских

Городов торговых,

и аппарат понятийный

Порожденный полемикой,

и посланья к общинам, и тысячи

Обращенных язычников

Много всякого было…

Только вот с Господом нашим

Больше не было встречи